Ада Чумаченко - Человек с луны[Рис. П. Староносова ]

—  Горит! Уже горит! — крикнул кто-то из них. Маклай вышел из лесу. У самой земли, в сотне

шагов от себя, он увидел полосу огня. Эта полоса двигалась. Она удалялась. За ней на земле оставались груды пепла. Пожар только начинался, но дым стоял уже высокий и густой. По временам пламя большими языками вспыхивало среди клубов бурого дыма. Охотники медленно двигались за убегающей полосой огня. Чёрная, обугленная поляна делалась всё шире и шире. Туй шёл рядом с Маклаем. Он тщательно всматривался в каждое возвышение, в каждую точку.

—  Буль-буль! — крикнул он наконец.

—  Буль-буль! Свинья!

Большая дикая свинья с оскаленными клыками бежала прямо на охотников. Вырвавшись из полосы огня, она мчалась разъярённая и испуганная.

Охотники с копьями наперевес бросились на неё.

Свинья, ослеплённая огнём, уже даже не ревела, что-то клокотало у неё в горле. Глаза были красны, точно налиты кровью. Вангум перерезал ей дорогу, но она и не подумала сворачивать. Сильным ударом копыт она сшибла охотника с ног, рванула клыками его тело и ринулась вперёд. Она была так свирепа, что охотники невольно отступили.

Маклай прицелился и выстрелил.

Свинья пошатнулась, но не упала. Она хрипела, показывая огромные клыки. Собрав последние силы, она бросилась на Маклая, стоявшего впереди всех. Маклай выстрелил ещё раз. Громадное тело рухнуло на землю. 

   —   Умерла! Умерла! Конец буль-буль! — закричал Туй, приплясывая на месте. — Это табу Маклая убило буль-буль!

Но Маклай уже стоял на коленях возле раненого Вангума. Разорвав рукав своей рубахи, он туго перетянул лоскутом полотна окровавленную руку.

—  Отнесите его осторожно, — распорядился Маклай. — Если он будет двигаться, то изойдёт кровью.

Вангум открыл глаза и посмотрел на Маклая.

—   Где свинья? — спросил он.

—  Маклай убил свинью. Теперь это свинья Маклая! — закричали со всех сторон папуасы.

—  Это твоя свинья, Маклай. Мы сами отнесём её к тебе, в твой дом.

Маклай сделал отрицательный жест:

—  Это свинья для женщин и детей из Горенду. Я убил её для них. Пусть они будут веселы и сыты.

Туй засмеялся и закивал головой:

—  Мы не возьмём всей свиньи. Мы дадим тебе самый лучший кусок. Маклай тоже должен есть вкусное мясо.

Маклай подумал об Ульсоне.

—  Хорошо, — сказал он. — Кусок я у вас возьму.

ЕЩЁ ОДИН ПРАЗДНИК

Свинью в Горенду принесли как раз вовремя. В этот день Мукаю, брату Туя, привели невесту из Гумбу. Все жители Горенду — и мужчины и женщины— ждали её у дверей своих хижин.

Невеста шла, опершись на плечи двух девочек и низко-низко наклонив голову. Вся она с головы до ног была вымазана красной краской — суру. На лице, от уха до уха, белели три линии, нарисованные известью. На голове невесты и её подружек мерно,  в такт шагам, покачивались большие сумки — гуны. Дойдя до хижины жениха, девушка остановилась. Никто не говорил ни слова. Не слышалось ни песен, ни музыки. Медленно поднявшись со своего места, к невесте подошёл самый старший из жителей Горенду и, пробормотав несколько слов, положил на её гун новый передник, искусно сплетённый из травы и листьев. За ним подошёл Туй с новым топором. За Туем стали подходить и другие.

Подарки складывали уже на земле. Здесь были и копья, и плащи, и передники, и ожерелья. Невеста смотрела в землю и дрожала всем телом.

Маклай стоял в толпе папуасов и жадно рассматривал происходящее. Ему очень хотелось зарисовать в свой альбом и размалёванную невесту, и гору подарков, и озабоченных подружек. Но рисовать он не стал. Он уже знал, что папуасы боятся этого. Им кажется, что нарисованный должен непременно умереть, и даже Маклаю они не позволяют делать этого.

— Хорошие подарки, — сказал Маклаю знакомый голос.

Маклай обернулся. Рядом с ним стоял Саул — молодой папуас, отец Маши.

—  Я тоже положил ей хороший донган. У неё теперь много донганов. Пять, и ещё пять, и ещё пять, и ещё пять.

— Да зачем ей столько донганов? Здесь же хватит на целую деревню. И донганов, и табиров, и ожерелий, и плащей.

Саул удивлённо посмотрел на Маклая.

—  Все люди из Гумбу получат подарки. Это для всех жителей из Гумбу. Когда моя Маш-ша будет такая же большая, её тоже уведут в другую деревню, и я тоже получу за неё и новый плащ, и новое копьё, и новый табир. И я, и Туй, и Марамай, и Лялу — и  каждый человек из Горенду. Надо, чтобы каждому было хорошо от Маш-ши.

—  Подожди! При чём же здесь Туй? Маш-ша ведь твоя дочка, а не Туя!

Саул засмеялся и покачал головой:

—  Разве Туй не даёт мне мяса, когда я хочу есть? Разве Марамай не собирает вместе со мной кокосов? Когда моя женщина Ло лежит больная, разве я не беру у Лялу и циновки, и плащ, и варёные бананы? Если меня ужалит змея, или ударит дерево, или болезнь войдёт в мой живот, разве меня не положат в буамрамру и вся Горенду разве не будет кормить меня? Зачем же ты спрашиваешь меня, Маклай? Ты, верно, смеёшься надо мной. Ты — человек с луны, ты сам знаешь всё это.

— Я тоже хочу принести ей хороший подарок, — сказал Маклай. — Я сейчас пойду за подарком.

— Иди и приходи скорей! — согласился Саул. — Сейчас мы будем петь, и плясать, и бить в барабан, и есть вкусную инги. Скорей приходи, Маклай!

—  Сейчас! Я вернусь сейчас же!

И Маклай быстро зашагал по тропинке к себе — к хижине.

ПОСЛЕДНИЙ ПОДАРОК

Ульсон сидел на ступеньках и не мигая смотрел прямо перед собой. Даже шаги Маклая не заставили его переменить положения.

—  Что с вами, Ульсон? У вас опять лихорадка? Я принёс вам мяса. Мы убили дикую свинью, и мне дали большой кусок для вас. Отчего вы сидите и молчите?

— Тише! — сказал Ульсон. — Слышите голоса? Маклай прислушался. С земли, из травы, из листвы, как всегда, поднимался немолчный звон цикад и  кузнечиков. Как всегда, шумел в кустах быстрый ручей. Как всегда, с криком перелетали птицы с ветки на ветку.

—  Вы ошибаетесь, Ульсон, здесь нет никого. Ульсон посмотрел мутными глазами на Маклая.

—  Я слышу голоса, — упрямо повторил он. — Кто-то зовёт меня: «Ульсон! Ульсон!» И потом ещё раз: «Ульсон!» И так целый день.

— Это лихорадка, — сказал Маклай.

—  У меня сейчас нет лихорадки.

—  И одиночество. Почему вы сидите весь день один дома? Почему вы не пойдёте в Горенду, к людям?

—   К папуасам? — презрительно протянул Ульсон.

—  Да, к папуасам. К людям. Пойдёмте сейчас. У них праздник. Я пришёл за подарком невесте.

Ульсон с трудом поднялся и, держась за перила, вскарабкался наверх.

—  Плевать я хочу на ваших папуасов! — злобно сказал он. — Я бы хотел, чтобы они провалились вместе с этим островом, и с этой хижиной и с этими комарами, и вместе с вами, господин путешественник!

—  У вас истерика, Ульсон, — холодно сказал Маклай. — Дикари папуасы держат себя с большим достоинством! Впрочем, не будем разговаривать об этом. Возьмите мясо. К вечеру я принесу вам каких-нибудь плодов и орехов.

Присев на корточки, Маклай торопливо открыл свой чемодан. Что же он подарит невесте? Ни бус, ни гвоздей, ни карманных зеркалец, ни перочинных ножей у него больше не было. Он давно уже раздарил все свой запасы. Последнее время ему нечем было даже отдаривать папуасов за их постоянные приношения. Правда, папуасы не сердились на него за это, но сегодня ему хотелось быть особенно щедрым, 

   —  Ульсон! — крикнул он. — Нет ли у вас ещё где-нибудь хоть кусочка лишней материи?

—  У нас нет ничего! — сердито ответил Ульсон. — Ни материи, ни муки, ни соли, ни сахару.

Маклай пожал плечами. Он вывернул всё содержимое чемодана на пол и с лихорадочной быстротой стал перебрасывать свой вещи. Подтяжки? Нет, это не годится! Записная книжка? Не нужна! Рваные носки — ни к чему. Зубная паста? Ну, этим не обрадуешь папуасскую невесту! На самом дне чемодана, смятая в комочек, приютилась последняя запасная рубашка Маклая. Вот над этим стоит подумать. Правда, это уже последняя рубаха. Та, что на плечах, скоро откажется служить. Но на этой, запасной, такие красивые полоски и перламутровые пуговки! Папуасской девушке она, конечно, понравится. Жаль, что у этой рубахи тоже проношен рукав: на правом локте прореха. Но этой беде можно помочь.

—  Ульсон, где иголка и нитки?

—  Не знаю, — хмуро отвечает Ульсон из своего угла.

Маклай шарит в ящике. Иголка и нитки найдены. Присев на табуретку, Маклай неискусными стежками зашивает дыру. Отлично! Подарок понравится всей деревне! Такая красивая, такая широкая рубаха! И такие замечательные пуговки!

Ульсон неодобрительно смотрит на Маклая:

—  Последнюю рубашку уносите?

Но Маклаю не хочется сейчас ссориться с ним.

—  Ничего, Ульсон, я как-нибудь обойдусь и без неё. Слушайте, Ульсон, бросьте дуться. Идёмте со мной. На людях вам будет полегче.